Седьмой от Адама - Владимир Резник

вы хорошо подготовились, Михаил Александрович. Вы добрались даже до апокрифов. Не доверяйте им уж так безоговорочно — они же недаром не входят в канонические тексты. Но всё гораздо сложнее, если вам уж так интересно узнать. Начнём с того, что Енохов в истории было два. Первый из них — это сын Каина, о котором мало что известно, кроме того, что он основал первый в человеческой истории город — в земле Нод. А вот второй — тот, о котором вы говорите, седьмой потомок Адама — да, действительно был, как вы правильно выразились, «взят на небо», но… Именно «взят», не умер, а был взят живым, прожив на Земле совсем не много по тем меркам — всего триста шестьдесят пять лет. Его предшественники жили по восемьсот и более, папаша его, Иаред — девятьсот шестьдесят два года, а сын — Мафусаил — так вообще девятьсот шестьдесят девять лет прожил… Другие времена были. А вот что с ним, с Енохом, стало дальше, в ваших книгах не написано. Может быть, его изгнали оттуда обратно на Землю? Нигде и ничего об этом не сказано. Кто знает? Не мучайтесь этими вопросами, Михаил Александрович. Они вне вашей и даже вне моей компетенции. А вот задумайтесь лучше о другом, о более важном, дорогие мои будущие компаньоны. Насколько я выяснил, у вас нет детей, и это хорошо, потому что если бы вы их завели или собираетесь завести, то вы должны понимать, что вы их переживёте… И их, и жён ваших, и внуков и правнуков… ну и так далее, смотря как сложится ваша судьба… Готовы вы к этому? Подумайте. Любая привилегия (а вечная жизнь — это серьёзная привилегия и в нашем с вами случае не дарованная свыше за какие-то заслуги, а вырванная, выторгованная у судьбы) приносит с собой и обратную сторону, противовес (всё должно быть уравновешенно в природе), и это один из них, и отнюдь не единственный. Подумайте ещё раз, хотите ли вы этого, хотите ли вы похоронить, к примеру, свою возлюбленную? Готовы? Подумайте, представьте. У вас вся ночь впереди. Итак, жду с нетерпением нашей следующей встречи.

Глава 12

12.1

Не может, не имеет права дочь князя Карла Александра, урождённая Мария София Доротея Турн-унд-Таксис, любить еврея. Нет, никогда и никакого, будь он даже трижды красавец и бесконечно богат, а уж тем более обычного мастерового. Но влюбилась, и притом сразу, безоговорочно и навсегда. Лишь только увидела первый раз, когда принёс он какую-то из своих фотокамер её брату Максимилиану, и замерла, не сумев даже поздороваться как надо — гордо и снисходительно, как и полагается наследнице одного из богатейших родов Европы. Только пробормотала что-то невнятное, не в силах ни отвернуться, ни поднять голову и встретиться взглядом с этими прожигающими насквозь глубокими чёрными глазами на смуглом и хищном сефардском лице. Брат с незнакомцем долго беседовали о чём-то в коридоре замка, а потом он стал приходить чаще, и они надолго запирались в лаборатории Максимилиана. Что-то варили, грели в колбах, фотографировали и проявляли в ядовитых ртутных парах. Ей всё это было неинтересно, но каждый раз, как только он появлялся, она была тут как тут. Крутилась рядом, пыталась заглянуть в подвальную лабораторию и даже стала, впрочем безуспешно, упрашивать брата позволить ей участвовать в опытах.

Всё равно он пария, неприкасаемый, и не важно, что он всегда подтянут, чисто выбрит, модно и со вкусом одет, что от него всегда хорошо пахнет новыми парижскими духами, что у него прекрасные манеры. А как умён — на шести языках свободно изъясняется и читает, а как начнёт говорить о дальних краях, в которых путешествовал, о заморских странах, о невиданных животных… А когда в тёплую безоблачную ночь они лежат на крыше его дома, где у него построена обсерватория и раскинуто мягкое ложе под чистым небом, он рассказывает ей о планетах, о бесчисленных звёздах, о Млечном Пути. Они рассматривают в телескоп, который он сам смастерил, Луну и кольца Сатурна. Он показывает ей созвездия, и она уже запомнила одно — то, под которым родилась. А когда он рассчитывает её гороскопы, то сколько раз бы он их ни делал, в конце всегда выходят счастье и вечная любовь. Но не может она любить, не должна, не имеет права… И молчи, молчи, жена булочника, задёрни шторку, вернись в кровать к похрапывающему мужу и забудь о том, что тебе показалась знакомой эта тень, бесшумно выскользнувшая из дома мастера Еноха. Забудь, это не твоя тайна. Дорого может обойтись в наше время знание чужих секретов.

Но врут все гороскопы… Вернее, это он всё врёт. Не будет никакой вечной любви, и счастья тоже не будет. И он это знает. Будет замужество — вон герцог Пауль Вильгельм Вюртембергский уже посватался, и отец готов дать согласие. Будут дети, из которых не выживет и половина. И будут всю жизнь преследовать воспоминания об этих ночах под звёздным покрывалом. Но не в тёмные тона обиды и злости будут окрашены они, а лишь в цвета светлой грусти, бесконечной нежности и недоумения. Как это случилось, чем околдовал он её, что и по прошествии стольких лет вспоминает она эти ночи так свежо и остро, словно было это вчера? Почему думает о нём каждый день, отчего помнит каждое слово и не стираются в памяти тела его прикосновения? И что произошло потом? Почему и куда он так внезапно исчез?

12.2

А что я мог сделать, любимая? Я чужак в твоём мире и никогда не стал бы своим, да и ты не сможешь жить в моём. Как мог я взять тебя с собой? Переселить тебя в другое, чужое тело? Но ведь это будешь не ты. Какую бы прекрасную новую оболочку я тебе ни подобрал, это уже будешь не ты… да ведь и я буду уже не тот Енох, которого ты любила. А дети? Ты ведь захочешь, чтобы у нас были дети. Мы что, их тоже будем перемещать в другие тела, когда вырастут? А внуки? Или ты готова смотреть, как они все стареют и умирают? Любовь моя, эта лодка для одного. Для одиночки, не связанного ничем: ни семьёй, ни любовью, ни детьми, ни дружбой. В этом путешествии не может быть напарников — только временные попутчики. И я не хочу смотреть, как ты будешь стариться, и не хочу идти за твоим гробом. Мне надо уйти, надо исчезнуть раньше.

Если бы я мог стереть у тебя из памяти всё связанное со мной, я бы сделал это, но не получилось, не вышло, как я ни старался. Всё перепробовал: какое только дерево и сочетания знаков и рун не применял. С липой экспериментировал — её считают деревом забвения, и даже маковым соком, от которого человек грезит и теряет на время память, её натирал. Всё перепробовал. И я ведь сделал её, эту камеру, и работает она! Это «Мем» — тринадцатая буква, двенадцатый аркан Таро — «жертва превратности». Мой помощник — мальчишка, сирота Мендл — забыл, кто я такой, стоило лишь проявить пластинку, и пришлось с помощью трости объяснять ему всё заново. Младший налоговый инспектор — взяточник и мошенник — с восторгом унёс свою фотографию, которую я ему подарил, но совершенно забыл о недоимках, которые пришёл с меня получать. Работает камера, ещё как работает — но не на тебе. Дважды я тебя фотографировал, и дважды ты забывала меня, и оба раза лишь на мгновение. А потом поднимала свои искрящиеся глаза, прикрытые пеленой беспамятства, и видел я, как бьющий изнутри жар твоей любви прожигает её, и понимал, что все мои усилия тщетны.

Хорошо было бы сфотографировать этой камерой твоего братца Максимилиана, чтобы забыл обо мне навсегда, но нет, хитёр лис и не сядет перед моим объективом, пока дважды не испытает камеру на ком-то ещё. Но зато жить ты будешь долго, и ни одна болезнь к тебе не прицепится — об этом я позаботился.

Бежать, бежать отсюда, как бегу уже давным-давно, и нет конца этому пути, да и не тороплюсь я его заканчивать.